Лыцарство

 И по внешнему виду, и по внутренним качествам запорожские козаки в общем представляли собой  характерные типы своей  народности и  своего времени. По  описанию современников,  они  были большею  частью  роста среднего, плечисты, статны, крепки, сильны, на вид полнолицы,  округлы и от летнего  зноя и степной  спеки смугловаты". С  Длинными усами  на верхней губе,  с  раскошным  оселедцем, или  чупрыной,  на  темени,  в барашковой остроконечной шапке  на голове,  вечно с  люлькой в  зубах, истый  запорожец  всегда  смотрел  как-то  хмуро,  вниз,   исподлобья, посторонних встречал на первых порах неприветливо, отвечал на  вопросы весьма неохотно, но затем  мало-помалу смягчался, лицо его  постепенно во время разговора принимало  веселый вид, живые проницательные  глаза загорались  блеском  огня,   и  вся  фигура   его  дышала   мужеством, удальством, заразительною веселостью и неподражаемым юмором.

 Во  внутренних  качествах  запорожского  козака  замечалась  смесь добродетелей и пороков, всегда, впрочем, свойственная людям, считающим войну главным занятием и главным ремеслом своей жизни: жестокие, дикие и беспощадные  в  отношении  своих  врагов,  запорожские  козаки  были добрыми друзьями, верными товарищами, истинными братьями в  отношениях друг  к  другу,  мирными  соседями  к  своим  соратникам  по  ремеслу, украинским и донским козакам;  хищные, кровожадные, невоздержанные  на

руку,  попирающие   всякие   права  чужой   собственности   на   земле ненавистного им ляха или  презренного бусурмана, запорожские козаки  у себя считали простое  воровство какой-нибудь плети  или пута  страшным

уголовным преступлением, за которое виновного казнили смертною казнью.

     Светлую сторону  характера  запорожских козаков  составляли  -  их благодушие, нестяжательность,  щедрость,  бескорыстие,  постоянство  в дружбе, столь высоко  ценимой в Запоржье,  что, по козацким  правилам, грехом считалось обмануть даже черта, если он иногда попадал сичовикам  в товарищи; кроме того, светлыми чертами характера запорожских козаков были высокая любовь их к  личной свободе, по которой они  предпочитали лютую  смерть  позорному  рабству;   глубокое  уважение  к  старым   и

заслуженным воинам  и вообще  ко  всем "военным  ступеням";  простота, умеренность и  изобретательность, при  нужде, в  домашнем быту  или  в разных безвыходных случаях и физических недугах.

     В отношении к  захожим и заезжим  людям запорожские козаки  всегда были гостеприимны и страннолюбивы: "Сей  обычай был  у запорожцев  не только к приятелям и знакомым, но  и к посторонним людям, и  наблюдали сию страннолюбия добродетель строго и неупустительно".

     Наравне  с  гостеприимством  и  страннолюбием  запорожские  козаки ставили личную честность как  у себя, на Запорожье,  так и на войне  в отношении врагов православной веры.  "Хотя в Сиси,  - говорит на  этот

счет католический патер Китович, - жили  люди всякого рода - беглые  и отступники от всех вер - однако там царствовали такая честность и такая безопасность, что приезжавшие  с товарами, или  по другим каким  делам люди, не боялись  и волоска  потерять с  головы своей.  Можно было  на улице оставить  свои деньги,  не опасаясь,  чтобы они  были  похищены. Всякое преступление  против чьей-либо  честности, гостя  или  сечевого жителя, немедленно наказывалось смертью".

     Война для козака была столь  же необходима, как птице крылья,  как рыбе вода. Без  войны козак -  не козак, без  войны лыцарь не  лыцарь. Козак не столько не  боялся, а любил войну.  Он заботился не только  о

том, чтобы спасти себе жизнь, сколько о том, чтобы умереть в бою,  как умирают истые рыцари на войне.

     По  врожденным  качествам,  присущим  истому  малоросу,  запорожцы отличались умением  мастерски  рассказывать, умели  подмечать  смешные стороны у других и предавать их в шутливом, но ни для кого не  обидном тоне. "Обычаи у  запорожцев чудны,  поступки хитры, а  речи и  вымыслы остры и большею частью на насмешку похожи".

     В свободное от  походов время запорожские  козаки любили, лежа  на животах, побалагурить,  послушать рассказы  других, держа  при этом  в зубах коротенькие люлечки и попыхивая из них дымком. Люлька для козака первое дело.

    Сичевые козаки,  по  своей  жизни и  по  чистоте  нравов,  говорит очевидец, считали себя  мальтийскими кавалерами,  и оттого  в Сичь  не допускали женщины, будет  ли то мать,  сестра или посторонняя  женщина

для козака. "Запорожским козакам  не позволяется быть женатыми  внутри их жилищ (в Сичи), а которые уже женаты, должно, чтобы жены их жили  в близких местах, куда ездят они к  ним временно; но сие надобно  делать так, чтобы не знали старшины."

    Обычай безженности запорожских козаков может быть объяснен  прежде и естественнее всего военным положением их. Постоянно занятый  войной, постоянно в  погоне  за  врагом, постоянно  подвергаясь  разного  рода случайностям, запорожец не мог, разумеется, и думать о мирной семейной жизни.

     Но кроме этого бессемейную жизнь запорожских козаков  обуславливал и самый строй  их воинского порядка:  товариство требовало от  каждого козака выше личного блага ставить благо общества; в силу этого военная добыча запорожских  козаков  делилась  поровну,  недвижимое  имущество козаков в  принципе составляло  собственность всего  войска. Но  чтобы совершенно выполнить  долг козацкой  жизни, нужно  было отказаться  от всех семейных обязательств,  так как, по  евангельскому слову,  только

"неоженивыйся печется о Господе, оженивыйся о жене".

    Таким образом, жизнь запорожского  козака - своего рода  аскетизм, до которого  он  дошел  опытом,  а не  заимствовал  извне:  "Лицарю  i лицарська честь: йому треба воювати, а не бiля жiнки пропадати".

    Домашняя жизнь сичевых козаков была  слишком проста и скромна.  "В запорожской черни  снискание богатства  нимало не  уважалось:  почитая нужды свои в одном  токмо, воинском и  промышленном орудиях, не  знали они роскоши ни в  платье, ни в украшении,  ниже в самой пище,  которую хозяин  и  хлопец  имел  всегда  одну  и  всегда  почти   одинаковую". "Запорожцi, - по козацкой пословице, - як малi дiти: дай багато -  все з'iдять, дай мало - довольнi  будуть". На простоту и воздержанность  в жизни запорожцы смотрели,  как на одну  из важнейших и  необходимейших причин их непобедимости в борьбе с врагами: только тот, кто победил  в себе свои излишние потребности, в состоянии победить и неприятеля".

     Будучи в  душе поэтами  и местателями,  запорожцы всегда  выбирали самые живописные и красивые места для своих временных и вечных  жилищ, влезали на высокие  скалы, уединялись  в лесные  пущи, поднимались  на большие курганы и  с высоты птичьего  полета любовались ландщафтами  и предавались тихим думам  и возвышенным  размышлениям. Будучи  высокими ценителями песен,  дум и  родной  музыки, запорожцы  любили  послушать своих баянов, слепцов-кобзарей, нередко сами складывали песни и думы и

сами брались за кобзы, бывшие у них любимым музыкальным  инструментом. Кобзарь  у  запорожцев  был  хранителем  заветных  козацких  преданий, живописатель "лыцарских  подвигов",  иногда первый  лекарь  больных  и раненых, иногда освободитель невольников из плена, иногда  поджигатель к военным  походам  и славным  подвигам  низовых молодцов.  Кобза,  по понятию козаков, выдумана самим  Богом и его святыми,  и отчего она  и была у них в такой чести. Для одинокого запорожца, часто  скитавшегося по безлюдным степям, не имевшего возможности в течение многих дней  ни до кого  промолвить  слова,  кобза была  истинною  подругою,  дружиною верною,  которой  он  поверял  свои  думы,  на  которой  он   разгонял

печаль-тугу.

     "В пьянстве и бражничестве, - говорит очевидец, - козаки старались превзойти друг друга, и  едва ли найдутся  во всей христанской  Европе такие беззаботные головы,  как козацкие. Нет  в свете народа,  который мог бы сравниться в пьянстве с козаками: не успеют проспаться и  вновь уже напиваются".

     Впрочем, предаваясь  разгулу и  бражничеству, запорожские  козаки, однако не были  похожи на  тех жалких пьяниц,  которые пропивали  свои души в черных и грязных кабаках и которые теряли в них всякий образ  и подобие созданий божних: лыцарь даже  и в попойках оставался  лыцарем. Предаваясь широкому и неудержимому разгулу, козак тем самым  выказывал особого рода  молодечество, особый  взгляд на  жизнь человека,  вообще напрасно  обременяющего  себя  трудом  и  заботами  и  совершенно   не понимающего истинного  смысла  жизни  -  существовать  для  веселья  и радости.

     Однако, несмотря  на  жизнь  с точки  зрения  веселья  и  радости, запорожец не был чужд и мрачных дум: в основе характера козака  лежала всегда двойственность: то он  очень весел, шутлив  и общителен, то  он

грустен, молчалив, угрюм  и недоступен.  Эта двойственность  вытекала, конечно, из самого склада жизни запорожского козака: не имея у себя  в Сечи ни роду,  ни племени  - "вiн iз  риби родом,  од пугача  плодом",

отрезанный от  семьи, видя  постоянно грядущую  в очи  смерть,  козак, разумеется смотрел  на  все  беспечно  и  свой  краткий  век  старался усладить всякими  удовольствиями,  доступными  ему в  Сичи;  с  другой стороны, тоска  по  далекой  родине, оставленным  на  произвол  судьбы дорогим родным, а,  может быть,  и милой  козацкому сердцу  "коханке", черствость одиноких товарищей, думы о грядущей беспомощной старости  - заставляли не раз  козака впадать в  грустные размышления и  чуждаться

всякого веселья.

    Отличительною чертою  характера  запорожских  козаков  была  и  их глубокая религиозность; черта эта объясняется самым складом жизни  их: ничто так, говорят, не развивает  в человеке религиозного чувства  как постоянная война.

    Под влиянием истинного религиозного чувства многие из  запорожских козаков, чуждаясь веселой, шумной  и вольной жизни  в Сичи, уходили  в дремучие леса, береговые пещеры, речные плавни и там, живя между небом и землей,  "спасались о  Христе"; на  этом поприще  являлись  истинные подвижники, высокие  молитвенники и  ревностные исполнители  заповедей евангельских и преданий апостольских.

    Запорожец под конец, видя  приближение грядущей воочию старости  и чувствуя себя  уже более  не способным  ни к  войне, ни  к  разгульной жизни, нередко  уходил  "в  ченцi", т.е.  в  монахи.  Большею  частью, однако, запоржцы  погибали в  боях,  на море  или  на суше,  во  время походов против неприятелей...